Никогда ты. Глава 2.

[pikame-jinda]

Название: Никогда ты
Автор: Дила
Бета: не бечено
Фэндом: JE
Пэйринг: ПиКаме
Рейтинг: R
Жанр: драма, романтика, яой
Размещение: спросить!!!
Дисклеймер: Не мое))
Статус: в процессе
Размер: миди (хорошо, если не макси=_=)
Предупреждение: автор местами слегка бредит) Наверное) Если я перивираю где-то факты - прошу меня простить: в фэндоме недавно. И еще, просьба: фик не дописан и мне надо понять, стоит ли его писать дальше. Поэтому надеюсь на Вашу помощь. Заранее спасибо!)

Глава 1

http://pay.diary.ru/~pikame-jinda/p165252482.htm

Глава 2

Приводить в чувство Казую он больше не стал: судя по всему, обморок перешел в сон, во всяком случае, Каме спокойно дышал и больше не выглядел покойником. Пи поднял друга на руки, внутренне холодея оттого, насколько легким он стал, и понес наверх, логично рассудив, что спальня в этой шахматной коробке где-то там.
Поднявшись по лестнице, Ямапи похвалил себя за догадливость: лестница вела сразу в искомую комнату, которая оказалась просто ярусом квартиры с большой кроватью, парой кресел и шкафом. Бережно опустив свою ношу на покрывало, Томохиса несколько секунд размышлял, стоит ли раздевать Казую или просто накрыть одеялом, и решил, что стоит. Впрочем, пожалел он об этом почти сразу, как увидел тело Каменаши без одежды: сказать, что тот похудел, значит, не сказать ничего. Выпирающие ребра, торчащие ключицы, впалый живот… И без того всегда бледная кожа, кажется, совсем истончилась и стала похожа на пергамент, сквозь который просвечивала паутина вен.
- Каме… - имя, произнесенное на выдохе, осело на губах горькой полынью. Томо поспешно накрыл Казую и замер над ним, сжимая в кулак край одеяла. Даже во сне Каме не выглядел умиротворенным – уголки губ были горестно опущены, а между тонких бровей залегла заметная морщинка. Пальцы сами потянулись к ней – и Томохиса нежно тронул прохладную кожу, стараясь разгладить, стереть эту печаль с красивого лица.
В книгах пишут об этом так легко - горько усмехнулся Пи, отходя от постели и усаживаясь в кресло. Если бы боль можно было забрать, проведя пальцами по лицу… То, может, завтра он бы проснулся счастливым….

Пять лет назад все было просто: «Нобута», «Seishun Amigo» - и Каменаши, поначалу воспринимаемый Томо просто как «мальчик Джина» и нечто довольно невзрачное. Ну, сидит себе со сценарием, бормочет под нос реплики и смотрит на режиссера как удав на кролика – внимательным немигающим взглядом. Пи иногда казалось, что Каме похож на старичка – молчаливого и занудного. Иногда. Ровно до тех пор, пока «старичок» не освоился и не вышел «в люди». Еще тогда Ямашита усвоил: Каме надо привыкнуть к тому, что его окружает и начать считать территорию «своей». Может, когда это произошло, он и удивил его в первый раз?.. Или нет, наверное, удивление было еще раньше - возможно, когда на глазах Томо, зажатый неразговорчивый Казуя за пару минут перевоплотился перед журналистами в айдола Каменаши: яркого, улыбчивого, звездного. Ямапи не удержался в тот момент и глубокомысленно потыкал его в щеку, проверяя, не обсыпаются ли с этого чуда блестки. Каме прифигел на мгновенье, вытаращился на семпая и тут же взял себя в руки: скорчил гримасску и, слету «въезжая» в образ Киритани выдал:
- Что такое, Акира-кун?
- Кон-кон, - щелкнув пальчиками, немедленно откликнулся Ямапи и рассмеялся акировским придурковатым смехом.
Да, именно тогда он увидел для себя Каменаши Казую.
Оказалось, он вовсе не бледная тень Аканиши; оказалось, он приятный собеседник и легко подстраивается под любую ситуацию. Оказалось, что играть с ним – легко, а петь – еще легче. Каме, в отличии от Ямашиты, почти никогда не раздражался, и поэтому часто принимал все недовольство режиссера – если оно возникало – на себя, вызывая внутри теплое чувство благодарности…
Дебют Казуи вовсе не был такой трагедией в группе, как любили потом писать об этом в прессе. Да, Каме расстроился; да, действительно ходил к Джонни с просьбой перенести дебют «Кат-тун» на более раннее время; да, это испортило настроение в группе на добрых пару дней. Журналисты не учли только одного: слишком долго они вертелись в мире шоу-бизнеса, чтобы удивляться или возмущаться подобным выходкам начальства.
Тогда для Томо и Каме был тяжелый период именно в плане работы: слишком много нагрузки обрушилось на них разом. Поэтому в какой-то момент они не обнаружили рядом с собой никого, кроме их самих. И, наверное, поэтому с ними случилось то, что случилось.
…В тот вечер они разучивали движения к своей песне: день с ними провел хореограф, а теперь предстояло всё закрепить, соединяя движения в единый танец. Последний, кстати, нравился обоим, хотя и был, на взгляд Ямашиты, чересчур перегружен различными выкрутасами.
- Нам же, блин, еще и петь придется! – посетовал он тогда, отправляя в рот очередную клубничную карамельку.
- Ну и ладно! – легкомысленно отмахнулся Каменаши, поспешно допивая свой чай и отправляясь снова отрабатывать движения. Пи весело ухмыльнулся: Казуя явно больше любил танцевать, чем петь, хотя репетировал и то, и другое с одинаковым упорством.
Когда они, наконец, достигли синхронности и даже соединили все наработанное со словами, на улице повисла ночь. Смысла ехать по домам не было никакого: через пять часов начинались съемки, поэтому ребята решили ночевать в студии. Сдвинув пару матов и бросив под голову полотенца, Каме и Пи улеглись спать, прижавшись спинами друг к другу. Ничего похожего на одеяла не было, а под утро в студии заметно похолодало. Томо проснулся от прикосновения чего-то холодного к шее и открыл глаза. Открывшаяся ему картинка была весьма умилительной: Каме, очевидно, замерз и во сне пытался согреться о его тело, причем делал он это весьма старательно: обе своих ноги каттуновец втиснул между ног Ямашиты, а пальцами вцепился в тонкую ткань спортивки. Но, очевидно, даже это не слишком помогло, потому что теперь он тыкался холодным носом в шею Томохисы и жалобно хныкал. Нижняя губа Казуи при этом капризно кривилась, а на лоб падало все больше непослушных прядей, придавая горе-черепашке еще более трогательный и беззащитный вид. Пи заулыбался и, чувствуя прилив необъяснимой нежности, обнял Каме, стараясь привлечь его к себе как можно ближе. Рука при этом сама потянулась к лохматой голове и пальцы сами запутались в темных прядях…. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что это все неправильно, но Ямапи не успел ее додумать, утыкаясь лицом в макушку Казуи. Наверное, если бы он тогда уснул сразу, в их жизни все могло пойти по-другому, но он не уснул. Сквозь бархатную пелену дремы, Пи отчетливо услышал, как Казуя во сне называет имя. Его имя.
Пелена слетела с Ямашиты в один миг, словно сорванная чьей-то грубой рукой, и он распахнул глаза, отстраняясь и заглядывая в лицо Казуи.
- Томо… Томо, не уходи, пожалуйста…- снова повторил тот.
Обалдевший Ямапи в тот момент понял, что означает выражение «забыл, как дышать». И – увы! – вспомнить ему не дали: Казуя вздрогнул и проснулся, уставившись на Томо абсолютно несчастным взглядом. Его губы едва заметно дрожали, словно Каме что-то пытался сказать, но не мог.
Только молчи!!
Позднее, Ямашита так и не вспомнил, сказал ли он эту фразу вслух или только подумал – да это и не имело никакого значения. Потому что уже в следующее мгновенье, он накрыл губы Казуи, прижавшись к ним своими губами…
Это не был нежный и неуверенный поцелуй.
И ни один из них ему не удивился.
Сквозь полуопущенные ресницы, Томохиса видел, как Каме обреченно закрыл глаза и почувствовал, как покорно разжимаются мягкие губы под натиском его собственного языка.
Казуя оказался… невозможным. Слишком чувственным, слишком страстным, слишком… его.
Это был поцелуй со вкусом зеленого чая и клубничной карамели: терпко-горький, бесконечно сладкий.
Это было правильно и прекрасно.
И это был конец.


Томо проснулся от ощущения, что на него кто-то смотрит. Тело, ото сна в неудобной позе затекло и, слегка застонав, Пи поменял положение, попутно просыпаясь окончательно. Он редко был дезориентирован по утрам, даже если просыпался после гулянки и не дома, потому от вопросов типа «где я?» воздержался. Разумеется, смотрел на него Казуя. Смотрел абсолютно непонимающим взглядом – и неверящим. Смотрел так, как смотрят люди на то, чего абсолютно точно не может быть.
- Утро, - произнес Ямашита и сладко потянулся в кресле, с удовольствием ощущая приток крови к занемевшим мышцам.
- Доброе утро, - эхом откликнулся Каме, продолжая недоуменно хлопать глазами. По всему было видно, что он усиленно пытается восстановить события прошлого вечера – и не может. Однако же, выглядел он немного лучше, чем накануне и падать вроде бы больше не собирался: во всяком случае, стоял на своих двоих достаточно уверенно.
«Это хорошо!» - внутренне выдохнул Томо, а внешне широко усмехнулся.
- Ты в курсе, что пялишься на меня совершенно неприлично?
- Э?! – Каменаши вздрогнул и, стремительно покраснев, отвел взгляд. – Извини. Я вчера… и ты…
- Ты вчера упал в обморок и не просыпался, поэтому я перенес тебя сюда. Ну, и сам уснул.
- Ксо… Прости, похоже я доставил много хлопот, - Казуя слегка поклонился, - спасибо, что позаботился обо мне.
Эта тихая вежливость… пугала. Томохиса перестал улыбаться и встал с кресла.
- Не стоит, - негромко сказал он, - впрочем, в знак признательности, можешь пустить меня в свой душ и накормить завтраком. А, и свежая футболка мне тоже бы не помешала!
Каме улыбнулся и, подойдя к шкафу, извлек на свет божий светлую рубашку-поло.
- Подойдет?
- Вполне. Домо.
Каменаши кивнул и, вытащив какую-то одежду для себя, первым скрылся в ванной.

Это было странное утро в странной квартире. Ямапи пялился на Каме, а Каме старательно отводил взгляд от Ямапи, глядя куда угодно: к себе в кружку, в стол, на экран телевизора – только не на своего визави. И последнего это, к слову, уже начинало бесить. Ямашита уже несколько раз открывал рот, чтобы высказать идиотской черепахе все, что он об этом думает – и не мог.
«Долбануться можно… Мы что, так и будем молчать?!»
- Почему ты не ешь?
«Воооот, молодец, Томо. Разрешил ситуацию!» – съязвил неугомонный внутренний голос.
- И вообще, с каких пор ты пьешь такой кофе?
Раньше Казуя предпочитал чай, вкуса кофе не понимал совсем и пил его только с молоком или сиропами. Теперь же он глотал черный обжигающий напиток, даже не положив в кружку сахар.
- Ну… я полюбил кофе, - разглядывая собственные пальцы, сообщил Каменаши. Потом немного подумал и взял с тарелки бутерброд.
Бутерброд он жевал с таким видом, что Ямашита уже начал думать, что вместо ветчины и сыра Каменаши положил туда парочку червей.
А потом Казуя вдруг резко побелел и бросил еду на тарелку.
- Каме? – ехидство слетело с Томохисы в одно мгновенье, а в следующее Казуя, зажав рот рукой, кинулся к раковине.
«Успел» - подумал Пи, в оцепенении глядя на то, как Каме выворачивает наизнанку. Казуя открыл воду и, вцепившись в край раковины, согнулся в очередном рвотном позыве.
Томо поднялся со своего места и подошел к другу.
- Уйди!! – прохрипел тот, зажмуривая слезящиеся глаза, - Не смотри… на меня!
- Заткнись, Каме, - тихо велел Ямапи, обхватывая его одной рукой за талию, а другой собирая волосы Казуи в хвост. – Пожалуйста, заткнись…
Каменная кладка вокруг сердца Ямашиты разваливалась на куски – ощущение гибкого тела, вплотную прижатого к его собственному, было слишком невыносимым. И он перестал сопротивляться, бережно прижимаясь к плечу Каменаши щекой.
- Каме…
Ситуация, учитывая состояние Казуи, была идиотской , но Томохиса был готов признать себя идиотом, только бы у него не забирали это мгновение.
- Аааа!!! – короткий пронзительный крик привел Ямапи в чувство. Каме, корчась, оседал, сползая по его телу на пол.
- Черт, что?! Каме, скажи мне, что болит?!
- Жи…вот… ААаа!! – Томо поспешно опустился следом, подтягивая друга к себе поближе, но того снова вывернуло. Прозрачная вязкая слизь полилась на пол: желудок уже давно был пуст. Каменаши начало трясти, от боли из глаз покатились слезы. Он уже не отталкивал Пи, вцепившись ледяными скрюченными пальцами в его запястья.
- Каме… Каме, отпусти, я вызову «скорую»! – Ямапи попытался высвободить хотя бы одну руку, чтоб достать из кармана телефон, но Каменаши снова согнулся в рвотном позыве и лишь усилил хватку.
- Черт… чеееерт… - едва шевеля онемевшими вмиг губами, прошипел Пи, в ужасе глядя, как изо рта Казуи вместе со слизью вытекает кровь…

События следующего получаса Томохиса помнил весьма смутно. Вроде бы руку он все-таки освободил и вызвал «неотложку», но как и о чем разговаривал с диспетчером, представления не имел. Все эмоции, мысли, память – весь он – замкнулись в тот момент на Казуе. На его стонах, капельках пота на лбу, белых до синевы губах, с которых Томохиса с маниакальным упорством стирал кровь. Каме так и не потерял сознание, но ослабел и только руки не прекращали цепляться за Ямашиту. А тот, разом вспомнив все, чему научился и начитался, снимаясь в «Code Blue», перевернул Каменаши на бок, заставив при этом согнуть его ноги в коленях, и плотно зафиксировал в этом положении, прижимая к своей груди.
Открыть приехавшей бригаде Ямапи не смог – от боли Казуя почти кричал, и каждый крик расчерчивал его беззащитное сердце яркими кровавыми дорожками. Дверь запасным ключом открыл консьерж.
Каме разжал руки только после того, как ему ввели двойную дозу анальгетиков – и сразу провалился в спасительную тьму. Но, надо полагать, его тьма была куда светлее и ярче, чем то состояние, в котором пребывал Томохиса. Забираясь вслед за носилками в машину «скорой помощи», Ямашита всерьез думал о том, что его мир находится всего в шаге от того, чтобы пафосно разлететься к чертям.